Есть ли будущее у Беларуси под режимом Лукашенко?

В эксклюзивном интервью для Русской службы “Голоса Америки” директор независимого аналитического «Центра новых идей» Леся Рудник прогнозирует, что предстоящие в Беларуси в январе так называемые “выборы”, скорее всего, закрепят статус-кво. При этом нельзя исключать возможность перемен в стране в результате перестановок в верхушке авторитарного режима вследствие политической усталости и физического состояния самого Александра Лукашенко.

Однако будущее свободной и независимой Беларуси, убеждена Леся Рудник, зависит от того, сможет ли демократическая оппозиция консолидироваться и добиться поддержки со стороны международного сообщества.

– Какие сценарии могут развернуться на фоне подготовки Лукашенко к “выборам”?

– Ждать больших изменений было бы наивно. Мы прекрасно понимаем, чего ожидать после предстоящих “выборов”. Не обязательно для этого быть экспертом. Мы увидим победу Лукашенко, декларируемую Центральной избирательной комиссией. Увидим достаточно “стабильную” обстановку – такую, как она есть и сегодня. Те же правящие элиты, лояльные чиновники, спикеры, пресс-секретари и прочие личности, которые находятся вокруг Лукашенко, в его окружении.

Мы можем ждать каких-то перестановок политических элит, которые мы видели, например, летом. Опять же, это все зависит не от рациональных факторов, не от воли изъявления народа и его недовольства определенными чиновниками и политиками, а от персональных решений Лукашенко – как ему удобно, кто выслужился, кто недостаточно выслужился.

Поэтому прогнозировать большие изменения, мне кажется, невозможно. Мы будем видеть, как режим адаптируется к внешним условиям, в зависимости от того, как будет развиваться ситуация на <украинском>фронте. Будем видеть какие-то маневры Лукашенко, которые связаны с поддержкой переговоров, если таковые будут намечаться. Но опять же, мы видели в недавнем интервью президента Украины, что он не верит в такие переговоры, как минимум – в готовность к ним со стороны Путина.

Поэтому я думаю, что, как минимум, в ближайшие полгода-год обстановка будет сохраняться более-менее такой же, как сегодня. Единственный предмет, по которому нет ясности – это репрессии. Тут мои коллеги-эксперты, которые изучают белорусскую политическую обстановку, говорят о том, что с одной стороны репрессии могут немножко уменьшиться после “выборов”, поскольку вроде бы как Лукашенко снова стабилизирует свою так называемую внутреннюю легитимность. Хотя она, понятно, имитационная, но в его глазах это укрепит режим. С другой стороны – репрессивную машину остановить достаточно сложно.

Мне пока что кажется, что мы увидим какие-то подвижки в сторону, может быть, освобождения части политических заключенных, но в то же время общая обстановка про то, что можно, что нельзя в этом государстве, будет оставаться примерно такой же.

– Какими вы видите перспективы перемен во власти в Беларуси?

– Когда мы, как политологи, смотрим на ситуацию в других автократиях – последние десятилетия есть тенденция к тому, что все-таки первопричиной смены авторитарных режимов является протест. То есть, больше не переворот внутри государства, но все же протест.

При этом мы видим достаточно удручающие ситуации, как это было в период «Арабской весны», например, в Тунисе. И видим ситуацию в Грузии: несмотря на то, что большое количество грузин протестует на улицах, они пока не смогли добиться того, чтобы страна стала обратно на трек демократии, либо увеличила дистанцию от России. Поэтому я, с одной стороны, смотрю на то, что нам говорит политическая наука, на опыт других стран, на историю – и верю, что все-таки с помощью массовых мероприятий автократии могут ослабиться, и это повлияет на то, чтобы внутриполитические элиты принимали какие-то шаги... Это трек, по которому политические элиты, люди в окружении режима ощущают, что есть запрос – и проводятся какие-то перемены. Но при этом мы видим вот эти грустные примеры, в которых теория входит в конфликт с практикой.

В белорусском случае на сегодняшний день мне кажется, что уповать на протесты глупо. Мы понимаем, что люди запуганы и не готовы мобилизироваться в такие волны протестные, как это было в 2020 году.

И в белорусском случае я бы говорила про внутриполитические перемены. Либо инициированные белорусскими политическими элитами – либо непосредственно политическая усталость Лукашенко по поводу правления: варианты транзита власти, передачи власти преемникам и так далее.

Но опять же, с такими вещами нужно обходиться осторожно в плане прогнозов, потому что мы имеем дело не с рациональными политическими акторами, а с эгоистичными, мотивированными исключительно собственным интересом сохранения власти людьми. Поэтому сложно предсказать, как именно будут они действовать, потому что они действуют не по классическому пониманию политики.

– Можно ли ожидать консолидации белорусских демократических сил за пределами страны?

– Консолидация в каком-то смысле есть. Мне кажется, что мы недооцениваем, насколько сильно демократические силы объединены по сравнению с тем, что было раньше. Мы видим достаточно сильное объединение. Вопрос, что это объединение дает белорусам, которые живут внутри страны.

Немножко более ощутимо, что это может давать для белорусов зарубежья. Это лоббирование интересов диаспоры, гражданского общества, которое в первую очередь оперирует сейчас на территории Евросоюза. Поэтому для таких групп консолидация демократических сил важна: это голос, это лоббирование.

Для людей внутри страны связь с демократическими силами становится все менее ощутимой. Это мы видим в опросах – есть указания на то, что люди теряют связь с демократическими силами в первую очередь из-за того, что демократические силы не обладают инструментарием, который может им помочь улучшить ситуацию для белорусов внутри страны. И это понятно. Я бы не сказала, что это является виной демократических сил напрямую.

Достаточно сложно что-то придумать, когда мы имеем дело с такими агрессивными управленцами внутри страны. Но если говорить о самой консолидации, то она есть, несмотря на конфликты. Вы сами наверняка знаете, что есть такой нарратив внутри российской оппозиции, в которой говорят, что не хватает им своей Тихановской.

И фигура, которая объединяет демократические силы, существует – несмотря на то, что в последнее время увеличилось количество критики и конфликтов, которые становятся публичными, медийными – но остаются достоянием достаточно узкой активной группы людей, которая следит за тем, что происходит внутри демократических сил.

– А какие ошибки, на Ваш взгляд, белорусские демократические силы допустили в 2020 году?

– Я думаю, что это была достаточно интенсивная кампания, в рамках которой многие решения, насколько мне известно, принимались буквально со дня на день, с часу на час.

И это серьезная ситуация, в которой многие из действующих демократических политиков ранее не находились. Это большое давление. И у политического режима было достаточно много рычагов влияния на ситуацию внутри страны: силовое влияние, шантаж и прочие инструменты, которые использовались, например, для того, чтобы выдавить Светлану Тихановскую за пределы Беларуси.

Можно было бы сказать, что нужно было оставаться, возвращаться и так далее – но мы понимаем, что это наивно, и что попытка остаться и разворачивать свою деятельность вряд ли бы увенчалась успехом. Мы это видели на примере политиков, которые оставались внутри страны. Например, Андрей Дмитриев, который пытался что-то делать – закончилось это его заключением.

Что можно было делать? Можно было, конечно, усилить горизонтальные связи и сопротивление, которое происходило в 2020 году, предлагать какие-то бонусы силовикам, как это делали даже публичные личности из IT-сферы, не имеющие отношения к политике, или предлагать, например, рабочим заводов более какие-то ощутимые бонусы.

Но мы все понимаем, что это серьезная ситуация, нужно было готовиться к ней намного серьезнее. А готовиться, когда не знаешь, как будут разворачиваться события, достаточно сложно. Чего не хватило? Не хватило определенно присутствия людей на улице.

Но в этом как бы патовость ситуации – призывать людей оставаться на улицах, когда лидеры либо в тюрьме, либо выдворены за территорию страны, неправильно. И сложно призывать людей оставаться на улицах, когда лидеры уехали. Я не думаю, что это восприняли бы как предательство, но восприняли как ситуацию, в которой мотивации присоединяться к уличным протестам стало меньше. А количество людей на улицах – решающее. Если смотреть на протесты в авторитарных странах – количество людей на улицах многое определяет.

Ну и за стратегию непонятно было, кто отвечал, потому что политические силы достаточно смело взяли такую дистанцию от событий на улицах – они присоединялись к акциям, но напрямую к акциям не призывали. Уличная мобилизация в первую очередь происходила через цифровые платформы. Какое-то время лидеры этих Телеграм-каналов не были известны публике. Были известны буквально 2–3 человека, а кто придумал стратегию – оставалось секретом. А когда у людей нет лица лидера протеста – мотивация еще больше уменьшается.

Но, опять же, давайте не забывать, что та насильственная реакция властей была новой, неожиданной и достаточно болезненной для белорусского общества. Не все были готовы на это идти.

Чего еще не хватило, кроме факторов мобилизации населения, на которые не всегда легко повлиять – это все-таки диалог с элитами, с людьми, которые находились внутри власти. И были определенные сигналы, которые в том числе выливались в действие.

Например, это уход в знак протеста послов Беларуси. Уход Павла Латушко со своей должности и некоторых других дипломатических представителей. Это было важным сигналом – и этим, мне кажется, нужно было пользоваться, выстраивать какие-то непубличные связи, с помощью которых можно было бы влиять на ситуацию внутри страны. Но это исключительно предположение – делалось это или нет, мне до конца не известно. Но давить на элиты изнутри точно стоило, потому что мы понимаем, что несмотря на то, что белорусский режим является персоналистским, все равно есть какие-то рычаги влияния. Может, это не привело бы конкретно к смене власти, но к началу какого-то диалога на тот момент, каких-то компромиссов – точно могло привести. Например, компромиссов по поводу репрессий в отношении людей.

– Существуют ли какие-то реальные инструменты давления на режим Лукашенко со стороны Запада?

Мне кажется, что Запад, в принципе, использовал свои инструменты давления. Проблема в том, что они были использованы немного не своевременно. Хоть мы понимаем, что говорим о ситуации, например, с санкциями, которая связана со сложной европейской бюрократией.

Например, разные акты, которые принимали США, акты признания демократических сил – все это было, была поддержка. При этом, мне кажется, не хватило серьезной коммуникации на дипломатическом, на закрытом уровне. Коммуникации, опять же, с внутриполитическими элитами и лидирующими голосами западной политики.

То есть, вот эти вещи по поводу того, что “Меркель позвонила Лукашенко” – может, таких звонков должно было больше быть. Необязательно это значит, что “Запад прогнулся” и готов на переговоры – но, скорее, чтобы переубедить Лукашенко, предложить форматы дальнейших связей между Беларусью и другими странами. Мне кажется, какие-то рычаги давления были упущены в 2020, кроме открытого осуждения режима. Думаю, персональный контакт с кем-то из западных лидеров мог бы как минимум смягчить последствия ситуации.

Что было после? После Лукашенко сам себе выстрелил в ногу и такие диалоги стали совершенно невозможными. В первую очередь – это посадка самолета Ryanair. Это, наверное, один из главных триггеров.

Второй триггер – это миграционный кризис, <инициированный и поддерживаемый> белорусским режимом. И впоследствии это, конечно, соучастие Беларуси в полномасштабной агрессии против Украины. И тут, опять же, мы видим из интервью Зеленского, что якобы были какие-то разговоры в первые дни с Лукашенко. Но уже было слишком поздно. Нужно было наблюдать за ситуацией более внимательно еще до того, как у Путина появилась возможность запускать ракеты с белорусской территории – или у Лукашенко появилась возможность одобрять эти решения.

В этом смысле уменьшенное внимание со стороны западных стран к Беларуси и тому, что там происходит, тоже повлияло на закрытие этой двери коммуникации, которая могла бы либо смягчать последствия, либо помогать отдельным группам, которые были вовлечены в эти процессы. Поэтому мне кажется, что в целом у Запада, конечно, остались еще какие-то рычаги влияния, которые связаны с закрытием санкционных дыр – но мы прекрасно понимаем, что Россия и Беларусь находятся в такой тесной связке, что какие бы сильные санкции против Беларуси ни были, Россия вытащит Беларусь экономически.

И при том мы видим, что экономическая ситуация в Беларуси не сильно ухудшается. Если смотреть мониторинги экономические, то мы видим, что где-то зарплата стабилизируется, где-то ВВП стабилизируется. То есть, ситуация не удручающая для белорусского режима в плане экономики.

Если ситуация станет удручающей для российского режима, это будет другой вопрос. Как выйти на эту ситуацию? Наверное, работать более активно с санкциями против России в первую очередь – и через это оказывать давление на Беларусь. Если не оказывать давление на Россию, то давление на Беларусь само по себе к сильным результатам не приведет. Какое бы сейчас давление Запад ни оказал на Лукашенко, оно не будет достаточно сильным, чтобы перевесить то давление, которое на него уже оказывает Путин.

– Насколько велика угроза от наращивания военного потенциала, включая ядерное оружие в Беларуси, для региона?

– Сложно сказать. Мы понимаем, что контроль за ядерным оружием не находится в руках Лукашенко. В первую очередь, он находится в руках Путина. И насколько вероятна эскалация, сейчас сказать сложно. Мне кажется, что Путину вроде бы невыгодно сейчас эскалировать ситуацию еще больше, потому что снова-таки ситуация лучше не становится.

Есть какие-то продвижения на фронте, потом есть какие-то потери на фронте. Понадобилась поддержка Северной Кореи, нужна поддержка Ирана и так далее. Видно, что Россия своими силами не справляется. Есть запрос на внешнюю помощь. Соответственно, с одной стороны, это может сигнализировать о том, что Путин заинтересован в том, чтобы хотя бы не эскалировать ситуацию – просто чтобы сохранять те ресурсы, которые есть. С другой стороны, это может указывать на то, что в какой-то момент мы дойдем до точки истерии, когда другого выхода у него не останется – эмоционального, наверное, выхода.

Но я думаю, что все-таки, когда мы говорим о Путине, мы имеем в виду более широкий круг тех, кто принимает решения. Сложно сказать – есть много конспирологических теорий по поводу того, кто на самом деле принимает решения, не будем уже говорить про теории по поводу того, “Путин настоящий или нет” – но есть все-таки сомнения о том, что Путин единственный, кто принимает решения в рамках российского режима. Поэтому тут надежда на какие-то более трезвые голоса в смысле того, чтобы не применять ядерное оружие – которое приведет к абсолютной катастрофе, к ужасной войне, которая уже будет затрагивать не только территорию Украины и России.

Поэтому я бы сказала, что шансы на применение ядерного оружия пока не такие большие, как утверждают некоторые алармисты. Но я политолог, я не военный эксперт. С моей точки зрения, чисто как политический шаг — это неразумно и есть надежда, что это не случится в ближайшее время.

– Как вы оцениваете нынешнее место Беларуси в глобальной политике?

В глобальной политике, мне кажется, Беларусь в принципе как будто отсутствует частично. Беларусь видится как сателлит России, и в этом смысле все действия, которые будут приниматься в отношении России, будут применяться в отношении Беларуси в том числе.

То, что Беларусь нужно воспринимать как отдельную страну – это понятно на уровне гражданского общества, на уровне поддержки, например медиа и других демократических акторов, это очень важно. Очень важно действующим западным политикам сохранять Беларусь как индивидуального актора в плане принятия каких-то решений по поддержке. Но при этом, когда мы говорим про действия режима, тут действительно сложно отделить – потому что Беларусь является сателлитом России в плане агрессии в сторону Украины. И тут, конечно, важно обращать внимание на такие детали, как, например, иск, [Власти Литвы обратились в Международный уголовный суд в Гааге с просьбой расследовать преступления режима Лукашенко в отношении белорусов - прим. Ред.] который недавно был подан. Понятно, что шансы на то, что появится ордер на арест Лукашенко, может быть, не такие большие, но это важный имиджевый шаг. Все равно важно, чтобы подобные действия предпринимались и со стороны демократических акторов, и со стороны западных акторов.

В целом, когда мы говорим про медийное внимание к Беларуси, оно тоже уменьшилось. В “Центре новых идей” мы уже четвертый год подряд проводим мониторинг образа Беларуси в зарубежных СМИ. И наблюдаем, что, во-первых, уменьшается количество упоминаний Беларуси - просто кратно по сравнению с 2020 годом. Во-вторых, абсолютно исчезает из западных и международных медиа образ белорусов. В первую очередь доминирует упоминание режима, представителей режима и конкретно Лукашенко.

Увеличивается количество упоминаний Беларуси в контексте войны, что, понятно, обусловлено медийной и политической ситуацией. Значительно потеряло субъектность представительство в СМИ гражданского общества Беларуси – оно фактически не упоминается, периодически упоминаются политические заключенные, но намного меньше упоминаний имен. Имена политзаключенных превращаются в цифры и статистику репрессий – появляется меньше историй и больше прогнозов, которые иногда кажутся совершенно оторванными от реальности. Сместился фокус с граждан, с людей, которые изъявляли свой протест в 2020 году, на политический режим, на роль Беларуси как режима в агрессии против Украины.

При этом я бы хотела еще отметить для справедливости, что увеличилось количество открытой информации про поддержку Беларуси со стороны европейских институтов: появляется информация по поводу поддержки гражданского общества, белорусских медиа. Насколько это эффективно позволит тем же медиа существовать долгое время, сказать сложно – мы видим, как медиа закрываются, то же самое происходит с организациями гражданского общества, многие из них не выживают в зарубежье не только из-за отсутствия финансовой поддержки, но и из-за утери связи со своими целевыми группами внутри страны. Поэтому в этом смысле поддержка есть, вопрос только – достаточна ли она для того, чтобы большая демократическая экосистема за границей выживала в таком же формате, как это было внутри страны. Но внимание снижается, это плохо, над этим нужно работать демократическим политикам в первую очередь.

– Какой вам видится Беларусь через 10 лет, если режим Лукашенко сохранится или если он падет?

– Сложный вопрос. Если сохранится, мне кажется, что ситуация будет приблизительно такой же, как сейчас, только население будет еще более запуганным. Наверное, это будет напоминать ситуацию Советского Союза, когда люди без правил, без прописанных законов, без очерченных рамок сами себе рисуют эти красные линии, что можно, что нельзя.

Но, как мы видели во время Советского Союза и знаем из истории, это в какой-то момент приводит к большому напряжению, из которого часто происходят более смелые, решительные действия, которые связаны с разными форматами или протестов, или каких-то подпольных действий – начиная от культурного сопротивления и заканчивая политическим. Поэтому, оставаясь в таком же статусе-кво, в какой-то момент этот накал приведет к еще большему всплеску политической ситуации.

Если все-таки режиму не удастся сохранить свои позиции – все хорошее ждет Беларусь. Беларусь находится в отличном геополитическом положении. Будут серьезные экономические вызовы, будут серьезные вызовы, связанные с реформами.

Будет борьба за власть. Это определенно точно. Есть разные политические акторы, которых мы даже не видим как будущих политических акторов, но они есть, поверьте. Такие люди вырастают всегда, когда появляется политическая возможность, появляются неожиданно и в том числе могут завоевывать внимание избирателей.

Это будут серьезные пересмотры отношений с Россией, серьёзные пересмотры <членства во> всяческих международных организаций и союзах, в которых Беларусь состоит.

Это будет пересмотр множества договоров международных, различных торговых путей и прочего, в зависимости от того, какой путь изберёт будущее белорусское правительство, если всё-таки ситуация поменяется. Опять же, когда мы говорим, что если Лукашенко уйдёт, есть надежда, что следующее правительство будет демократическим – история и политические исследования нам указывают, что это не обязательно так. Часто бывают ситуации, связанные с тем, что приходят либо некомпетентные демократические правители, которые впоследствии не справляются с экономическими вызовами, и страна приходит к более контролируемому централизованному управлению, либо это всё-таки не обязательно демократическая система, а система мягкого авторитаризма или похожие форматы. В любом случае ожидать быстрой одномоментной демократизации не стоит, потому что какой-то период система ещё будет работать по заданным лекалам, по инерции, и реформировать всю систему сложно, это займёт немало лет.

Хочется надеяться – это не прогноз, а надежда – что все же будет второй сценарий, а не первый.

(Интервью публикуется с незначительными сокращениями и изменениями для удобства чтения).